Дело «Плотницкого». Об убыли хуторов и последнем из могикан с автоматом

[no_dropcaps type="normal" color="" font_family="" font_size="" line_height="" width="" font_weight="" font_style="" text_align="" border_color="" background_color="" margin=""]М[/no_dropcaps] аленькая деревня умирает. Причем не только в фигуральном смысле, но и весьма конкретно. Каждый месяц количество небольших сельских поселений в стране и области сокращается, и весьма приличными темпами. Тенденция не нова – эта картина наблюдается уже несколько десятилетий, и оттого обиднее признавать, что изменить ее не удается ни газификации, ни социальным программам и льготам, ни новым сельскохозяйственным проектам. Все они рассчитаны на крупные поселки и еще больше способствуют смерти мелких.

Чтобы посмотреть на процесс собственными глазами, корреспондент «Берега» отправился на хутор Плотницкий Нижнедевицкого района, некогда крупный населенный пункт, а сегодня состоящий из пяти домов и одного постоянного жителя.

Убыль

– Вот тут раньше наш хутор начинался, – говорит Виктор Князев, когда мы сворачиваем с хорошо накатанной грунтовки. Эту дорогу он знает как свои пять пальцев: большую часть жизни ездил по ней как минимум дважды в день – на работу и домой. Работал Князев водителем в соседнем колхозе, служебную машину хранил около своего дома, поэтому проблем с транспортом не было.

Я его словам поначалу не придал значения, вспомнил о них, когда мы, петляя в зарослях, проехали два километра. Раньше на протяжении этих километров по обеим сторонам от дороги стояли дома. Теперь – только заросшее бурьяном поле.

– Плотность заселения была большая, – продолжает Князев. – Шла улица, а по сторонам дома стояли так тесно, что касались друг друга соломенными крышами. Но это уже достаточно давно было – в 60-е. Потом начали понемногу уезжать. Латное, Семилуки, Первомайское, что около Воронежа – зайдите в любой двор, там наши живут.

Виктор Князев

Первые переселенцы уезжали с домами. Сейчас это выглядит дико, но их разбирали на камни, бревнышки и шиферинки и аккуратно перевозили на новое место жительства. Со стройматериалами тогда напряженка была, да и уезжали люди не зажиточные – не от хорошей жизни ехали, поэтому разбрасываться имуществом никто не хотел.

– Помню, когда я в армию уходил, под этим бугром десять домов стояло, вернулся – только два осталось, – вспоминает Князев.

По Плотницкому сильно ударило объединение колхозов. Местных жителей на работу возили, но молодежь строить новые дома уже не хотела и старалась перебраться поближе если не к Воронежу и Нижнедевицку, то хотя бы к колхозу – в Михнево. Старшее же поколение медленно, но верно сокращала естественная убыль, хотя и из них многие успели уехать.

Поздние переселенцы – 80-х и 90-х – дома уже оставляли, но тут брала свое природа. В прошлом году от сильнейшего пожара сгорело пять брошенных домов – осталась лишь груда кирпичей да выжженный островок, который в следующем году зарастет молодой травой, и уже никто, кроме старожилов, не будет знать, что на этом месте раньше стоял дом.

Князев теперь тоже переселенец. Из Плотницкого в соседнее Михнево он переехал 5 лет назад. Но дом его стоит до сих пор. Благодаря ему число домов в хуторе превышает количество жителей. В пожар он выжил чудом.

– Звонит нам как-то утром председатель наш михневский: мол, горит Плотницкий, – вспоминает Князев. – Посадил нас в машину и повез сюда, пожарных вызвал. Они приехали, тут трава полыхала – залили водой. Но залили как-то слабо, дымилось кое-где. Ну, дымилось и дымилось. Мы уехали, а в обед председатель еще раз звонит – дом ваш загорелся. Мы опять быстрее сюда. Едем с бугра, видим – только поле горит, но ветер поднялся страшенный, пока спустились, уже огонь к дому подбирается, сарай загораться начал. Благо около дома колодец есть, дачники как раз приехали, помогли. Накачали воды, спасли и сарай, и дом. Тут трава за лето так высыхает, что достаточно любого окурка, чтобы все вспыхнуло.

Пепелище

Телефон

Плотницкий не производит впечатление заброшенного, наверное, как раз потому, что домов здесь почти не сохранилось. Но и те, что остались, не выглядят мрачно Наоборот, в яркий солнечный день свет заливает каждый уголок Плотницкого, отчего хутор кажется симпатичным и вполне пригодным для жизни. Но это впечатление обманчиво.

Символ заброшенности – трава. Она тут каких-то нереальных размеров, часто выше человека. Каждый год она отвоевывает у плотницких новую территорию. Пять домов, несколько технических строений, небольшие огороды – и все, дальше владения жадной на землю травы. Под ее натиском потихоньку сдается и дорога. Колеи еще просматриваются, но между ними такие заросли, что ехать на легковой машине боязно – о днище постоянно что-то бьется и цепляет. А не будет дороги – не будет села.

Плотницкое вроде и не очень далеко расположено. До синелипяговской трассы 4 километра, до Михнево, где есть магазин – 7. Но попробуй пройди по такой траве. Дело даже не в километрах, проблема в том, что Плотницкое находится в овраге – с четырех сторон бугры. В непогоду отсюда не выбраться.

Электричество в Плотницком есть, но это единственное благо цивилизации. Вода – из собственных колодцев, канализация – вся окрестная территория, газа нет и никогда не будет, кто ж его сюда потянет.

Самое удивительное – в Плотницком есть телефон. Несколько лет назад правительство РФ обязало местные власти обеспечить связь с каждым населенным пунктом. В хутор прокинули кабель, поставили столб и повесили на него телефон-автомат.

Когда на него смотришь, чувствуешь себя словно в кадре какого-нибудь арт-хаусного фильма: заросшее травой бескрайнее поле, по центру столб с ярко-красной, едва виднеющейся сквозь заросли будкой, а вокруг ничего. Не жалея ботинок и штанов, пробираюсь к телефону. Судя по траве, я первый, кто это делает в нынешнем году. Аппарат как новый: трубка на месте, ничего не выжжено и не изрисовано. Это логично: нет жителей, нет и хулиганов. Снимаю трубку – работает.

Я не знаю точно, но это, наверное, самый нерентабельный телефон-автомат в области. Денег на его установку было потрачено немало, а пользоваться им некому. Да и для звонка нужна телефонная карточка, а где ее купить в деревне? Бесплатно можно звонить только в милицию, «скорую» и службу спасения, для этого он и висит. В случае чего это единственная связь с миром: мобильные там не ловят, да и у местных жителей их все равно нету.

Серега

Все окрестные называют его просто – Серега. Хотя «Сереге» в этом году исполнилось 76 и по возрасту его бы нужно называть Сергеем Тимофеевичем. Его фамилия – Лещев. Он прожил в Плотницком почти всю жизнь и сегодня единственный постоянный его житель. Есть еще сосед Петька, но он то в больнице, то у родственников живет, да и вообще уезжать собрался. Есть еще два дачника, но те вообще редко приезжают и только летом.

Так что сегодня Лещев это и есть Плотницкое, а Плотницкое – это Лещев. Они уже идентифицируются в сознании окрестных жителей как единое целое. Умрет один из них – тут же закончится жизнь другого.

– Я тут родился, хотя прожил не всю жизнь, – рассказывает он. – За несколько лет до войны отец устроился на завод в Воронеже и перевез туда всю семью. Помню, жили в каких-то бараках недалеко от СХИ, где трамвайное кольцо. Но потом началась война, нас эвакуировали. Когда немца прогнали, мы вернулись, но барак был разрушен, жить стало негде, и мы решили вернуться в родное село – тут хата оставалась.

Жизнь Лещева типична для сельского человека: работает на приусадебном участке и ухаживает за скотиной. Лещев, конечно, получает пенсию, но на нее, без собственных продуктов и мяса, не проживешь. Единственный житель Плотницкого держит лошадь. Она его опора и транспорт для поездок в магазин за 7 километров. Кроме нее, в приусадебном хозяйстве Лещева куры, свиньи и огород. Весьма солидно для человека, давно разменявшего восьмой десяток.

– Я не думал тут долго жить, помню даже когда строил этот дом, говорил жене, мол, перекантуемся немного да уедем. А оно вон как получилось. Работал в колхозе, 45 лет отработал, богатств не нажил, только дом вот и есть.

Дом Лещева – обычная деревенская хата. Вместо веранды сенцы, которые служат и амбаром, и складом, из них дверь в жилую часть. В ней комната одна, но большая – метров 30. В углу, за шторой, печка. Обстановка деревенская: три кровати, стол, шкаф, тумбочка, телевизор и пара табуреток. Вот и весь быт.

– Живется мне тут нормально, я привык уже. Хотя есть и трудности, конечно. Нужно вот уголь в зиму купить, деньги есть – я поросенка сдал, но везти некому. Я к одному водителю, к другому – никто не хочет ехать. Не на лошади же возить. За продуктами езжу раз в неделю, а то и реже. Хлеба накуплю, а так у меня все свое. Почту приносят, почтальонка на велосипеде ездит за 7 километров. Но не часто, в неделю раз, в лучшем случае. Я раньше районку выписывал, но сейчас отказался.

История Лещева не только свидетельство краха Плотницкого, но и личная драма. О ней он рассказывать и хочет, и не хочет одновременно. Не хочет – потому, что приятного в ней мало, а хочет, потому что желает просто с кем-то поговорить. Желание для человека, из окон которого только поле до горизонта, вполне понятное.

– Один я остался 4 года назад. Жена моя жива, но она переехала в Воронеж, к детям. Это они ее взбаламутили. Да еще и деньги за земельный пай забрала. Меня с собой не взяли, одного тут бросили и не проведывают почти. Но я себе говорю: терпи, Серег...

Впрочем, в этой истории не все так просто.

– Серега как выпьет, дурной очень, – рассказал мне один из местных жителей в михневском магазине, куда я заехал на обратной дороге. Лещева тут знают хорошо, как-никак всю жизнь под боком прожил, да и за продуктами регулярно ездит. – Да и звали они его с собой, но он не поехал: не хочу, говорит, от них зависеть и ждать, что они на ложке принесут. Пока здоровье есть, сам карабкается.

– Не страшно жить одному считай в чистом поле? – спрашиваю я Лещева в конце нашей беседы.

– Нет, не страшно. Кому я нужен, денег у меня нету, брать нечего, – отвечает он, но видно, что лукавит. Лошадь – ценный актив, да и в хате есть чем поживится. Но живет, не уходит.

...В Плотницкое я ездил вместе с Виктором Князевым. Когда завез его на обратном пути в Михнево, спросил, не жалеет ли он о том, что 5 лет назад переехал.

– Конечно, нет, – ответил он. – Я заболел астмой, тут хоть если что случится «скорая» приедет. Да и газ в доме, воду провели, магазин рядом, не нужно по шесть буханок на неделю набирать, а потом черствым хлебом давиться, автобус ходит, есть все, что пожелаешь, а там голое поле вокруг.

После такого ответа хорошо понимаешь, почему мелкие деревни умирали и будут умирать.